Размышления о возможности глубокого анализа в процессуальной практике

В объяснениях к предварительному проекту 1909 г. Германского уложения указывалось, что общественному мнению отвечала та точка зрения, что компонентами преступления являются как объективный ущерб закону, так и субъективная вина, причем оба фактора приблизительно равноценны. Равноценны ли? К сожалению, это не так просто. Как я уже указывал, часто незначительная субъективная вина соответствует тяжелому деянию, еще чаще опасному злодейскому умыслу совершенно безвредные последствия. Обе точки зрения, тяжесть деяния, измеренная по роду и степени понесенного урона и тяжесть вины, определяемая по преступной воле правонарушителя, не позволяют безболезненного сведения результатов к одному наименованию.

Но этим еще не заканчиваются все затруднения. Birk meyer требует еще дальнейшего. Судья должен знать больше о персональных отношениях подсудимого, чтобы правильно определить степень виновности. Он обязан знать, не подвергались ли наказанию за тяжкое преступление помимо обвиняемого его родители и ближайшие родственники, не были ли они алкоголиками, не страдали ли наследственным душевным расстройством, далее, как проходило воспитание обвиняемого, его биографию хотя бы в общих и главных чертах, его личную и семейную жизнь, профессию и социальный облик. Наше новейшее законодательство далеко не соответствует этим крайним положениям Birk Meyer'a, одного из страстных поборников теории возмездия.

Судьи часто мало осведомлены обо всем этом. В последнее время призвана к жизни так наз. «социальная судебная помощь», институция, предоставляющая в распоряжение судьи исчерпывающий материал о социальной физиономии правонарушителя, что гарантирует более правильный приговор. Сейчас эта помощь еще широко не популяризована, и даже если б она применялась с скрупулезным совершенством, надежды на это мало — перегруженному судье, имеющему ежедневно дело со многими правонарушителями и различными личностями, некогда было бы входить в разбор влияния этих сложных социальных условий на возникновение преступления. И даже если б нашлось для этого время, все же задача невыполнима.

Разве мы в состоянии учесть значение наследственного отягощения в том либо ином случае, преступность предков, влияние неблагоприятной и, может быть, преступной среды, печать полной нужды и лишений жизни и дурных примеров и т. п.; сплошь да рядом ко всему этому присоединяется слабый интеллект, аффективная тупость или импульсивность — и вот можно ли в этих случаях отметить степень субъективной вины? И если б даже это удавалось сделать, то все же остается трудность слияния в одну общую формулу объективного влияния самого деяния с субъективной виной и преднамеренностью, а также в связи со всем вышеуказанным — со структурой личности для того, чтобы впоследствии за эту вину определить «справедливое» возмездие.